citat: рассказ о генри






О.Генри (по рассказу «Воробьи на Мэдисон-сквере»)


Молодому человеку в стесненных обстоятельствах, если он приехал в Нью-Йорк, чтобы стать писателем, требуется сделать только одно.
Надо прямиком отправиться на Мэдисон-сквер, написать очерк о здешних воробьях и за пятнадцать долларов продать его редакции «Сан».
Я не могу припомнить ни одного рассказа о молодом литераторе из провинции, приехавшем в великий город, в котором герой не начал бы именно с этого.
Многие годы читал я про этот обычай, прежде чем приехал в Нью-Йорк…
Я остановился в каком-то скромном пансиончике и на другое утро, в час, когда едва просыпаются воробьи, уже сидел на скамье в Мэдисон-сквере.
И тотчас меня посетило вдохновение.
Звонкие голоса этих веселых пичужек словно задавали тон чудесной, светлой, причудливой песне надежды, радости и любви к ближнему.
Сердца этих крохотных созданий, как и мое сердце, звучали в лад лесам и полям…
Два часа кряду карандаш мой без роздыха бегал по листкам блокнота.
Потом я сократил написанное вдвое и свеженькое, с пылу с жару, отослал почтой в «Сан».
Назавтра я поднялся чуть свет и потратил два цента из своих капиталов на газету.
Если и было в ней слово «воробей», мне не удалось его отыскать.
Три часа спустя почтальон принес мне большой конверт, в котором находились моя рукопись и листок, на котором было написано: «Редакция «Сан» возвращает с благодарностью».
Я пошел все в тот же сквер и сел на скамью…
Рядом со мной осторожно уселся некто давным-давно не бритый и не стриженный, и с премерзкой физиономией.
- Послушай, - забормотал он, - ты не выдашь мне гривенник? Я бы выпил чашку кофе.
- Я и сам оскудел, приятель, - отвечал я.
- Что же это тебя разорило - выпивка?
- Птички, - свирепо ответил я. - Певуны с коричневым горлышком, которые среди городской пыли и шума распевают над ухом усталого труженика про бодрость и надежду. Да, сэр, птички!
С этими словами я подобрал валявшийся подле скамейки сук и изо всей силы швырнул его в сборище воробьев на лужайке.
С пронзительным писком стая взлетела на деревья, но двое остались лежать в траве.
Мой сосед мигом перепрыгнул через скамью, схватил их и поспешно засунул в карман.
- Найдется у тебя бумажка разжечь огонь? - сказал он.
Я достал рукопись моего рассказа…
Через десять минут мы держали над пляшущим огнем по насаженному на палочку воробью…

О.Генри





О.Генри (по рассказу «Октябрь и июнь»)

Капитан мрачно посмотрел на свою шпагу, висевшую на стене…
Сидя в своей тихой комнате, он держал в руке письмо, которое только что получил от неё
Он перечёл фатальные строки:
«Отклоняя честь, которую вы оказали мне, предложив быть вашей женой, я чувствую, что должна высказаться откровенно.
Причины - большая разница в наших годах.
Вы мне очень, очень нравитесь, но я уверена, что брак наш не был бы счастливым»
Капитан вздохнул… Правда, между ними - большая разница в летах.
Но он был крепок и вынослив. У него были положение и богатство.
Неужели же его любовь, его нежные заботы, те преимущества, которые он может дать ей, не заставят её забыть о разнице лет?..
Капитан был человеком быстрых действий.
Он сел в поезд, идущий в Теннесси, где она жила…
Теодора сидела на ступенях красивого дома и наслаждалась летними сумерками…
- Я не ожидала вас, - сказала она, - разве вы не получили моего письма?
- Получил, - ответил капитан, - потому-то и приехал! Послушайте, Тео, обдумайте, пожалуйста еще раз ваш ответ.
- Нет, нет, - сказала она, решительно покачав головой, - об этом не может быть и речи. Мой возраст и ваш… но не заставляйте меня повторять все снова.
Капитан немного покраснел сквозь бронзу своего лица.
Судьба и Время сыграли с ним скверную штуку…
- Не принимайте этого так близко к сердцу, - мягко сказала она. - Всё делается к лучшему. Когда-нибудь вы будете рады, что не женились на мне. Подумайте только! - какие у нас с вами будут разные вкусы через несколько лет! Одному захочется по вечерам сидеть у камина… тогда как другого страстно будут манить театры, балы… Нет, дорогой друг!..
Капитан проиграл битву…
И на следующий вечер снова находился в своей комнате, где на стене висела его шпага.
Он одевался к обеду и в то же время задумчиво разговаривал сам с собой:
- Честное слово, мне кажется, что Тео в конце концов права. Нельзя отрицать, что она очаровательна, но ей должно быть лет двадцать восемь, по самому пристрастному счету.

Видите ли, - капитану было всего девятнадцать лет, и шпага его никогда не вынималась из ножен, кроме как на ученье…

О Генри






О. ГЕНРИ
НЕГОДНОЕ ПРАВИЛО (отрывки из рассказа)

Я всегда был убежден, что женщина - вовсе не загадка…
Представление о женщине как о некоем загадочном существе внушили доверчивому человечеству сами женщины.
Прав я или нет - увидим…

Айлин была дочерью старика Хинкла и красавицей…
Первым ее обожателем был Брайан Джекс… Вторым моим соперником был Бэд Кэннингам… Третьего звали Винсент С. Вэзи…
Когда деловая жизнь замирала все мы приходили «с визитом» к мисс Хинкл.
Айлин была девушкой со взглядами…
ОНА НЕНАВИДЕЛА ЛЕСТЬ
«Искренность и прямота в речах и поступках, - говорила она, - вот лучшие украшения как для женщины, так и для мужчины.
Если она когда-нибудь полюбит, то лишь человека, обладающего этими качествами.
Говорите мне просто и откровенно, что вы думаете, и мы все будем наилучшими друзьями. А теперь… я вам спою и поиграю»
Разумеется, мы выражали ей нашу радость и признательность, но… когда мы слушали ее рулады и трели, нам казалось, что это булькает белье, которое кипятится в чугунном котле…
Подумайте, как красива она была, если эти звуки казались нам музыкой!..

«Мистер Кэннингам, - сказала однажды Айлин со своей ослепительной улыбкой, - скажите искренно, что вы думаете о моем голосе? Честно и откровенно, вы ведь знаете, что я всегда этого хочу»
«Правду говоря, мисс Айлин, голосу-то у вас не больше, чем у зайца, - писк один. Понятно, мы все с удовольствием слушаем вас: вид у вас, когда вы сидите за роялем, такой же приятный, как и с лица. Но насчет того, чтобы петь, - нет, это не пение»
«А вы что думаете, мистер Джекс?» - спросила она затем.
«Мое мнение, - сказал Джекс, - что вы - не первоклассная примадонна. В остальном вы можете сто очков вперед дать всем певицам столичной оперы, вместе взятым, - в смысле наружности, конечно… Но голос-то у вас прихрамывает»
Выслушав критику Джекса, Айлин весело рассмеялась и перевела взгляд на меня.
Признаюсь, я слегка струхнул. Ведь искренность тоже хороша до известного предела. Быть может, я даже немного слукавил, произнося свой приговор; но все-таки я остался в лагере критиков.
«Я не большой знаток музыки, - сказал я, - но, откровенно говоря, не могу особенно похвалить голос, который вам дала природа. Про хорошую певицу обыкновенно говорят, что она поет, как птица. Но птицы бывают разные. Я сказал бы, что ваш голос напоминает мне голос дрозда: он горловой и не сильный, не отличается ни разнообразием, ни большим диапазоном; но все-таки он у вас… э-э… в своем роде очень… э-э… приятный…»
- Благодарю вас, мистер Гаррис, - перебила меня мисс Хинкл, - я знала, что могу положиться на вашу искренность и прямоту.
И тут… Винсент С. Вэзи поправил одну из своих белоснежных манжет и разразился не потоком, а целым водопадом красноречия.
Память изменяет мне, поэтому я не могу подробно воспроизвести мастерской панегирик, который он посвятил этому бесценному сокровищу, дарованному небесами, - голосу мисс Хинкл.
Вэзи сосчитал по своим белым пальцам всех выдающихся оперных певиц, и доказал как дважды два, что все они бездарны…
Он согласился, точно нехотя, что у Дженни Линд есть нотки две-три в ее верхнем регистре, которых еще не успела приобрести мисс Хинкл, но… ведь это достигается учением и практикой!
А в заключение он торжественно предсказал блестящую артистическую карьеру для «будущей звезды Юго-Запада», ибо ей не найти равной во всех анналах истории музыки…
Когда мы стали прощаться, Айлин, как обычно, тепло и сердечно пожала всем нам руки, обольстительно улыбнулась и пригласила заходить.
Незаметно было, чтобы она отдавала кому-нибудь предпочтение…

Прошло четыре дня, за которые не случилось ничего, о чем стоило бы упомянуть.
На пятый день мы вошли под навес, собираясь поужинать.
«Где Айлин?» - спросили мы у старика Хинкла.
«Видите ли, джентльмены, - ответил он, - эта фантазия пришла ей в голову неожиданно… Она уехала в Бостон, в корс… в консерваторию, на четыре года, учиться пению. А теперь разрешите мне пройти - кофе-то горячий, а пальцы у меня нежные»

В этот вечер мы вчетвером сидели на платформе, болтая ногами.
Мы беседовали, а собаки лаяли на луну, которая всходила, напоминая размерами не то пятицентовую монету, не то бочонок с мукой.
А беседовали мы о том, что лучше - ГОВОРИТЬ ЖЕНЩИНЕ ПРАВДУ или ЛГАТЬ ЕЙ?
Но мы все тогда были еще молоды, и потому не пришли ни к какому заключению.

О.Генри

[1..3]


Папки