citat: гений

Шопенгауэр

Причина того, почему нам что-либо нравится, заключается в однородности и сродстве.
Всякий безусловно предпочитает себе подобного:
для глупца общество других глупцов несравненно приятнее общества всех великих умов, вместе взятых.
Поэтому каждому должны больше всего нравиться произведения однородной и родственной ему натуры,
т. е. человек банальный, поверхностный выкажет одобрение только чему-нибудь банальному, поверхностному…
Творениям же великих умов он будет придавать значение только ради авторитета, хотя они ему в душе вовсе не нравятся…
Находить действительное наслаждение в произведениях гения могут только привилегированные головы:
но чтобы признать их значение в самом начале, пока они еще не имеют авторитета,
для этого требуется значительное умственное превосходство.
Взвесивши все это, нужно удивляться не тому, что они поздно,
а тому, что они вообще когда-либо добиваются одобрения и славы…
Но до того времени самый величайший гений будет стоять себе среди людей,
как король среди толпы своих подданных, которые не знают его лично,
а потому и не оказывают ему надлежащего почтения…
И следует ещё признать за счастье, что огромное большинство людей
судит не из собственных средств, а просто на основании чужого авторитета.
Ибо какие бы суждения получились о Платоне и Канте, о Гомере, Шекспире и Гёте,
если бы каждый судил по тому, что он действительно в них находит…
Когда я наблюдаю людей, наслаждающихся творениями великих мастеров,
то мне приходят в голову дрессированные для комедии обезьяны,
которые хотя и довольно сносно жестикулируют по-человечески,
но все же выдают отсутствие истинного внутреннего смысла этих жестов и тем обнаруживают свою неразумную природу…
К тому же, чуть в какой-либо профессии намечается выдающийся талант,
как тотчас же все посредственности этой профессии стараются всякими средствами лишить его возможности заявить о себе,
как будто он замыслил покушение на их неспособность, банальность и бездарность.
Когда появляется на свете какая-нибудь новая парадоксальная истина,
то ей повсюду начинают упорно и постоянно противодействовать,
и даже тогда ее отвергают, когда уже колеблются и почти в ней убедились.
Между тем она продолжает в тиши действовать и, как кислота, съедает все вокруг себя,
пока не пошатнутся основы: тогда раздается треск, старое заблуждение рушится и внезапно,
как обнаженный монумент, воздвигается новое здание мысли среди общего признания и удивления.
Конечно, все это совершается обыкновенно весьма медленно.
Ибо того, кого стоило бы послушать, люди, по обыкновению, замечают лишь тогда, когда его уже нет…
Если профессора философии подумают, что я намекаю здесь на них
и на 30 лет практикуемую ими тактику против моих сочинений, то они не ошибутся.

Шопенгауэр